Какая мерзость! Заверните мне пять штук. (с)
О нелегкой жизни ораторов
(и маленькая патриотическая сказка в довесок)
(и маленькая патриотическая сказка в довесок)
Никто во всех Трёх с Половиной Холмах не знал столько удивительных историй и не умел их так рассказывать, как Старый Крот. Начиная с юных лет, вдохновение посещало его часто и бесцеремонно, требуя собирать электорат в самое неподходящее время. Последний, передвигаясь в подавляющем большинстве, активно сопротивлялся принудительному сбору, поэтому Крот выжидал, когда самые слабые отстанут и, отрезав им пути к отступлению, гнал к месту запланированной акции. Оторванные от своих товарищей, кроты, пороптав для приличия, вскоре мирились со своей участью и садились слушать. До конца истории доживали не все. Но тем, кому это удавалось, уже ничего не было страшно. Правда, как показывает практика, на довольно непродолжительный срок. Вкусив чувство полной свободы, новообращённые нигилисты наслаждались им не долго, погибая при весьма глупых обстоятельствах, среди которых наибольшей популярностью пользовались попытка оскорбления охотящейся совы, игнорирование лопаты работающего гнома и прыжки без парашюта с оставшихся отвесных склонов Трёх с Половиной.
читать дальшеТакой откровенный суицид аудитории Крота вскоре возбудил интерес общественности, и главному действующему лицу пришлось на время исчезнуть со сцены. Чётко следуя указаниям весьма кстати пробудившегося инстинкта самосохранения, он перебрался в периферийные туннели. Здесь для непризнанного Демосфена настали тяжёлые времена. Постоянно подстёгиваемый жестоким вдохновением, он тщетно пытался раздобыть хоть каких-нибудь слушателей для удовлетворения своего чудовищного аппетита. Поговаривают, что Старый Крот не гнушался тогда даже имбицильными бурундуками, хомяками-олигофренами и пьяными сусликами; а кто-то утверждает, что он раз смог уболтать бешеную полевую мышь…
Однажды ему действительно повезло: удалось получить в слушатели живую человеческую Ногу. Её обладатель проломил один из верхних туннелей и застрял в нём, надёжно зацепившись за корень, не без активной помощи Крота. Всё начало рассказа Нога довольно энергично дёргалась, но потом успокоилась и слушала внимательно. Это поистине был его звёздный час, продлившийся 23 минуты и 4 секунды. А потом появилась человеческая Рука и бесцеремонно вытащила человеческую Ногу, не дав ей дослушать до конца. Возмущению Крота не было предела.
Вернувшись в относительно успокоившиеся Недоделанные (местное уменьшительно-ласкательное Трёх с Половиной), слегка поумневший Крот сбавил свою активность до редких случайных прохожих мимо его норы. Истории тоже значительно уменьшились в длине и уже не пугали потенциальных жертв до судорог. Постепенно, наряду с немеркнущей славой, он заработал ревматизм, отдышку, перелом правой задней (профессиональная травма) и описательное приложение возраста к своему имени.
Став Старым, Крот заслужил почётное право на собственный юбилей, и, как бы ни противно было его соплеменникам, долг обязывал их присутствовать на этом торжественно-неприятном событии. Среди удостоившихся сомнительной чести оказался один мартовский заяц, попавший туда по лёгкому недоразумению. Будучи в абсолютно невменяемом состоянии, он записал весь рассказ Старого Крота от А до Я и подарил его в день своего рождения сумасшедшему павиану, а тот потом зачем-то отдал подарок макаке с тем же диагнозом.
Не ломайте голову над тем, как именно это сокровище попало к автору, но последний, продолжая традицию и просто от нечего делать, передаёт его вам.
...Когда-то давно, приблизительно в прошлый четверг, жили в Трёх с Половиной Холмах два крота: Анкл и Бенс. Первый был полноценным членом кротовой гильдии – хозяйственным домоседом, второй, из-за отсутствия такой полезной черты, считался неполноценным. Скорее всего, то была дурная наследственность, как полагал их общий сосед Три Глаза (он не был уродом, просто носил пенсне), – в конце концов, родители Бенса тоже не принадлежали к числу благонадёжных граждан. Для всех, кто хотя бы понаслышке знал это семейство, правильность суждений Трёх Глаз была очевидной.
Согласно всегда последовательному общественному мнению, Анкл и Бенс должны были, если не стать заклятыми врагами, то уж, по крайней мере, относиться друг к другу с плохо скрываемой неприязнью. Поэтому никто не удивился, когда эти два крота стали закадычными приятелями. Поначалу мнение, как ему и положено, возмутилось, но после, заметив, что аполитичные друзья дурного влияния друг на друга не оказывают, успокоилось.
Так они и жили. День за днём. Целых два дня. С половиной. Пока Анкл с отвращением добросовестно окучивал свой огород, Бенс путешествовал по всем местам, до которых только позволяло добраться их географическое положение и его личные жировые запасы. Каждый раз по возвращении возле него собиралась целая толпа кротов и прочих землероев, ожидая очередного доклада на тему "Как я провёл свои каникулы". Надо признать, рассказчиком этот крот был отменным – в нём, определенно, погиб ужасной смертью выдающийся коммивояжер. Кроты слушали его с раскрытыми ртами. Негромкий писк Бенса лишь изредка нарушался стуком чьей-нибудь выпавшей челюсти – у большинства ввиду их деятельности они были вставными.
Недоделанные меркли рядом с захватывающими описаниями мест, в которых довелось побывать Бенсу. Это досадное омрачение родной действительности вызывало у ряда филистеров скрытое недовольство, перераставшее, порой, в открытое. Но Бенс не терял оптимизма, и после каждого сломанного ребра или подбитого глаза его решимость жертвовать собой ради искусства только крепла. В немалой степени этому способствовал его ускоренный метаболизм и, как считали некоторые, скрытые мазохистские наклонности. Анкл всегда слушал Бенса со смешанным чувством интереса, недоумения и сочувствия, добавляющихся последовательно, и в странствия его не тянуло.
Общество с безосновательным энтузиазмом старалось вернуть заблудшего сына в свои ряды и периодически предпринимало отчаянные попытки прижать, наконец, последнего к своей широкой мохнатой груди. Как-то раз его даже почти удалось женить, но неблагодарный не оправдал возложенных на него многочисленной родней надежд, отбыв накануне торжества в неизвестном направлении.
А тем временем в Трёх с Половиной наступила зима. Пробыв положенное время, она сначала затянулась, а после, по-видимому, порядком обнаглев, решила остаться насовсем. С каждым разом местным жителям всё труднее становилось находить то, что на время соглашался приютить их желудок. Эта важная часть организма сделалась к тому времени крайне подозрительной: с одной стороны её всё время пытались обмануть спекулянты, подсовывая малосъедобные вещи, с другой – её же собственные хозяева, пихающие туда всякую дрянь. Анклу, благодаря его солидному запасу мотилиума, марганцовки, активированного угля и пургена, жилось чуть легче остальных, поэтому, несмотря на все старания предприимчивых соседей, он сохранял остатки кротовьего достоинства и не опускался ниже обкрадывания местного дома для престарелых.
В эту нелёгкую для всех пору снова вернулся Бенс. Получив рокочущее приветствие от активированных углём и пургеном сограждан, он, задыхаясь (от прилива патриотизма), направился к Анклу. Вложив все, что накипело в пару ярких лаконичных словосочетаний, Бенс приступил к сути, содержащей ценную информацию о его предстоящем переезде из Трёх с Половиной. Оказалось, что во время очередного путешествия он наткнулся на поселение со светлым будущим и терпимо тёмным настоящим, и вернулся с единственной целью уговорить старого друга на выгодную миграцию, тем более что сложившиеся в Недоделанных условия ставят под угрозу среднюю продолжительность жизни своих обитателей. Но Анкл мигрировать не хотел, мотивировав свой отказ, с точки зрения Бенса, в духе посредственного идиотизма: он, дескать, не может оставить дорогие сердцу Недоделанные (хотя и не является истеричным фанатом частной собственности), поскольку там его родной старый дом, перекопанный огород, синяя лейка, палка-копалка, шестидесятисемиюродный дядя Соплекоп Сопелкин и гном Гнуснослив (хотя, последним, по зрелом размышлении, он, пожалуй, мог бы пренебречь). Какое-то время Бенс с робкой надеждой взвешивал на разумность доводы своего друга, но надежда приказала долго жить, когда он пришёл к следующим выводам: №1 Анкл страдает редкой формой диарейной цинги, осложненной синоптическим диссонансом и острыми приступами инфантильного маразма; №2 бедняга-таки отморозил себе правое полушарие. Могучим усилием подавив нарастающую панику, Бенс начал пламенную импровизацию на тему "пора-сваливать-в-место-где-зима-бывает-не-чаще-одного-раза-в-году". Затуманившиеся глаза Анкла навели его друга на мысль, что тот, осознав страшную реальность, загрустил о временах, когда на холмах росло ещё что-то кроме снега. Однако, пребывание Бенса в приятном заблуждении продлилось не долго: Анкл вынул одну за другой шесть контактных линз и потянулся за бутылочкой капель от конъюнктивита.
Бенс впал в тихое отчаянье, усмотрев в действиях Анкла полуосознанное стремление во что бы то ни стало удобрить своей окоченевшей тушкой мёрзлый перегной родного отечества. Тут на помощь расстроенному мозгу пришло не кстати пробудившееся и не отличающееся разумностью чувство долга. Быстро активизировав весь имеющийся про запас адреналин, оно подло воспользовалось временной невменяемостью своего обладателя, убедив последнего в том, что тот просто обязан остаться и удержать друга от суицида. С нехорошим предчувствием Бенс лёг спать.
На следующий день Три с Половиной облетело сенсационное известие: трёхлапый Неломайлопату копал на своём огороде и, как всегда, выкопал что-то совершенно постороннее. На этот раз в роли постороннего дебютировал горячий подземный источник. С ходу затопив участок Неломайлопаты, он двинулся вглубь Холмов. Поднятая по боевой тревоге с похмелья команда кротов-ремонтников несколько часов отчаянно сражалась с вышедшей из-под контроля обстановкой: глаза отказывались открываться больше, чем наполовину, а до выхода смогли доползти лишь избранные. К счастью, в это время до их форпоста докатилась первая булькающая волна, мгновенно приведя в чувство всех недееспособных. Последовавшие за этим ещё несколько часов были уже целиком посвящены борьбе с разбушевавшейся стихией. После ряда неудачных попыток остановить поток решительным видом ремонтников и живой стеной из остальных граждан, кому-то из присутствующих пришло в голову попытаться исправить положение по-другому. Идея была воспринята с нездоровым энтузиазмом.
Перепробовав три заклинания вуду, жертвоприношение законсервированного одуванчика и паническое отступление, кроты, безнадёжно отчаявшись, решили пустить воду по странным трубам, в срочном порядке отрытым всё тем же Неломайлопатой. Вообще-то этот крот никогда не был уверен наперёд, что ему надо выкопать, но на этот раз рыл с определённой целью (правда, по ходу дела не мог вспомнить с какой). К изумлению жителей, их последний бестолковый манёвр сработал: генеральная репетиция всемирного потопа прекратилась, и результаты её усилий вскоре сошли на нет.
Через несколько дней зима, похоже, отыскала свою потерянную совесть: снег вокруг Холмов начал быстро таять; стало заметно, что там давно не убирались. По мере того, как будни кротов становились теплее, Анкл и Бенс поменялись местами: теперь Анкл уговаривал Бенса остаться и так же успешно. Глобальное потепление не изменило прохладного отношения блудного крота к Недоделанным. Вскоре он исчез, не оставив обратного адреса. А спустя какое-то время Анкл получил от него открытку с видом из норы на счастливого Бенса в паре с незнакомой особью, предположительно, женского пола. На обороте с пометкой "риторическое" было выведено "С чего начинается Родина?" и поставлен таинственный знак ; ).
(с) Хмель, 1998
@темы: DooDles